среда, 27 августа 2014
16:12
Доступ к записи ограничен
Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра
16:07
Доступ к записи ограничен
Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра
16:06
Доступ к записи ограничен
Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра
16:04
Доступ к записи ограничен
Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра
16:00
Доступ к записи ограничен
Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра
15:54
Доступ к записи ограничен
Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра
15:50
Доступ к записи ограничен
Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра
15:46
Доступ к записи ограничен
Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра
пятница, 15 февраля 2013
11:12
Доступ к записи ограничен
Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра
10:51
Доступ к записи ограничен
Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра
09:50
Доступ к записи ограничен
Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра
понедельник, 04 февраля 2013
12:13
Доступ к записи ограничен
Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра
пятница, 10 августа 2012
"Просто у всех моих единоверцев
След танковых гусениц в сердце" (с)
коричневый, как земля,
зеленый, как жизнь,
синий, как их кровь,
красный, как ваша кровь, по рукам, по ложбинкам, между пальцев и под ногтями, как паспорт, который и есть доказательство трезвости ума, как снятая кожа, это и есть наказание для того, кто выжил, ты помнишь их, выстраивающих трупы в шеренгу, которые были на самом деле младшей сестрой, соседом, торговцем рыбой, который обсчитал тебя месяц назад, мельником, который тебя целовал, будучи сыном мельника, который был сыном мельника, который был сыном мельника, сыном мельника пока не вырос, отца, отказавшегося плюнуть на свиток Торы, пока они не убили всю семью, они были еще такими живыми для тебя, но уже мертвыми для истории, для отчета, спичками, переполняющими коробок, которые, плечо к плечу, висок к виску, губы к губам, обуглятся в горящей синагоге, ставшей для всех них массовым адом, от благодарности к возмездию, от святыни к тюрьме, от спасения к гибели
в отсутствие нецветних зеркал живешь, которые искажают действительность, потому что в них квартира, линолеум на стенах, в них скрип комода, нагар на плите, старые кастрюли, платок, ставший не таким синим, глаза, такие серенькие, как и волосы, с темными вкраплениями слабого пигмента, серенькие, морщины, как порезы на восковых щеках, сходящиеся паутинкой к губам, серо-сливовым, нечетким, износившимся, истончившимся, все сняла, потому что на веках картинка ярче, чем ты сейчас, потому что ты забываешь, что вчера передавали по новостям, сходить в магазин, сеансы у врача, но время совсем не тронуло эти воспоминания, что не дают жить, что видела только один раз, истекая кровью из собственной утробы, уползая по крови своей сестры, за что не простишь себя, потому что живешь, и тебе до сих пор кажется, что твой плод шевелится внутри тебя, ты боишься точек, потому что за ними ничего нет, а ведь за тобою тоже, только тот миг и пустота. Ты Листа и ты Августина, ты все, кто выжил, кто видел это, вы все не можете жить дальше, потому что война не убила вас, она опалила концы, она оставила там навсегда, и вы все не переступили через нее. Руки в краске навсегда, она несмываема.
в отсутствие нецветних зеркал живешь, которые искажают действительность, потому что в них квартира, линолеум на стенах, в них скрип комода, нагар на плите, старые кастрюли, платок, ставший не таким синим, глаза, такие серенькие, как и волосы, с темными вкраплениями слабого пигмента, серенькие, морщины, как порезы на восковых щеках, сходящиеся паутинкой к губам, серо-сливовым, нечетким, износившимся, истончившимся, все сняла, потому что на веках картинка ярче, чем ты сейчас, потому что ты забываешь, что вчера передавали по новостям, сходить в магазин, сеансы у врача, но время совсем не тронуло эти воспоминания, что не дают жить, что видела только один раз, истекая кровью из собственной утробы, уползая по крови своей сестры, за что не простишь себя, потому что живешь, и тебе до сих пор кажется, что твой плод шевелится внутри тебя, ты боишься точек, потому что за ними ничего нет, а ведь за тобою тоже, только тот миг и пустота. Ты Листа и ты Августина, ты все, кто выжил, кто видел это, вы все не можете жить дальше, потому что война не убила вас, она опалила концы, она оставила там навсегда, и вы все не переступили через нее. Руки в краске навсегда, она несмываема.
.
.
...
четверг, 10 ноября 2011
Каждая короткая гневная фраза звучала как выстрел.
- Так вот вы о чем, Эмилия! - грустно отвечал Уильям. - Вы хотите сказать, что эти нечаянно вырвавшиеся слова могут перевесить преданность, длившуюся целую жизнь? Мне кажется, что память Джорджа ни в чем не была оскорблена мною, и если уж нам начать обмениваться упреками, то я, во всяком случае, не заслуживаю ни одного от вдовы моего друга, матери его сына. Подумайте над этим потом, когда... когда у вас будет время, - и ваша совесть отвергнет подобное обвинение. Да она уже и сейчас его отвергает!
Эмилия поникла головой.
- Не моя вчерашняя речь взволновала вас, - продолжал Доббин. - Это только предлог, Эмилия, или я зря любил вас и наблюдал за вами пятнадцать лет! Разве я не научился за это время читать ваши чувства и заглядывать в ваши мысли? Я знаю, на что способно ваше сердце: оно может быть верным воспоминанию и лелеять мечту, но оно не способно чувствовать такую привязанность, какая была бы достойным ответом на мою любовь и какой я мог бы добиться от женщины более великодушной. Нет, вы не стоите любви, которую я вам дарил! Я всегда знал, что награда, ради которой я бился всю жизнь, не стоит труда; что я был просто глупцом и фантазером, выменивавшим всю свою верность и пыл на жалкие остатки вашей любви. Я прекращаю этот торг и удаляюсь. Я вас ни в чем не виню. Вы очень добры и сделали все, что было в ваших силах. Но вы не могли... не могли подняться до той привязанности, которую я питал к вам и которую с гордостью разделила бы более возвышенная душа. Прощайте, Эмилия! Я наблюдал за вашей борьбой. Надо ее кончать: мы оба от нее устали.
Эмилия стояла безмолвная, испуганная тем, как внезапно Уильям разорвал цепи, которыми она его удерживала, и заявил о своей независимости и превосходстве. Он так долго был у ее ног, что бедняжка привыкла попирать его. Ей не хотелось выходить за него замуж, но хотелось его сохранить. Ей не хотелось ничего ему давать, но хотелось, чтобы он отдавал ей все. Такие сделки нередко заключаются в любви.
Вылазка Уильяма совершенно опрокинула и разбила ее.
(с)Теккерей
- Так вот вы о чем, Эмилия! - грустно отвечал Уильям. - Вы хотите сказать, что эти нечаянно вырвавшиеся слова могут перевесить преданность, длившуюся целую жизнь? Мне кажется, что память Джорджа ни в чем не была оскорблена мною, и если уж нам начать обмениваться упреками, то я, во всяком случае, не заслуживаю ни одного от вдовы моего друга, матери его сына. Подумайте над этим потом, когда... когда у вас будет время, - и ваша совесть отвергнет подобное обвинение. Да она уже и сейчас его отвергает!
Эмилия поникла головой.
- Не моя вчерашняя речь взволновала вас, - продолжал Доббин. - Это только предлог, Эмилия, или я зря любил вас и наблюдал за вами пятнадцать лет! Разве я не научился за это время читать ваши чувства и заглядывать в ваши мысли? Я знаю, на что способно ваше сердце: оно может быть верным воспоминанию и лелеять мечту, но оно не способно чувствовать такую привязанность, какая была бы достойным ответом на мою любовь и какой я мог бы добиться от женщины более великодушной. Нет, вы не стоите любви, которую я вам дарил! Я всегда знал, что награда, ради которой я бился всю жизнь, не стоит труда; что я был просто глупцом и фантазером, выменивавшим всю свою верность и пыл на жалкие остатки вашей любви. Я прекращаю этот торг и удаляюсь. Я вас ни в чем не виню. Вы очень добры и сделали все, что было в ваших силах. Но вы не могли... не могли подняться до той привязанности, которую я питал к вам и которую с гордостью разделила бы более возвышенная душа. Прощайте, Эмилия! Я наблюдал за вашей борьбой. Надо ее кончать: мы оба от нее устали.
Эмилия стояла безмолвная, испуганная тем, как внезапно Уильям разорвал цепи, которыми она его удерживала, и заявил о своей независимости и превосходстве. Он так долго был у ее ног, что бедняжка привыкла попирать его. Ей не хотелось выходить за него замуж, но хотелось его сохранить. Ей не хотелось ничего ему давать, но хотелось, чтобы он отдавал ей все. Такие сделки нередко заключаются в любви.
Вылазка Уильяма совершенно опрокинула и разбила ее.
(с)Теккерей
воскресенье, 09 октября 2011
16:58
Доступ к записи ограничен
Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра
вторник, 04 октября 2011
Нужно играть с теми, кто хочет поиграть с нами.
Когда ты будешь на коне, они захотят прекратить, потому что никому не льстит быть движимым тобой.
Но ты уже будешь царапать их о каменную клетчатую доску. Крошить.
Кукловоды падут под куклами.
Ты заманишь их, таких жадных и упоенных собой, они будут жужжать и нервировать, но пластик всегда спокойный, хитрый, обманчивый. Он все равно застынет, даже если кажется текучим.
Одной песчинки достаточно, чтобы начать неуемную кристаллизацию твоего мира, и эта песчинка уже закинута.
Когда скульптор ваяет тебя, ему кажется, что ты принадлежишь ему, ведь он наделяет куклу своим характером, а себя контролировать легче, чем кого-либо. Скульптор изменится. Найдет изъян, заметит в своей работе демонов несовершества. Даже если ты гладок снаружи, в тебе всегда будут коверны. Насквозь исковернозен. Он захочет переправить. Сделать из Тебя Себя. Но он уже дал жизнь кукле, и она бесконтрольна, ей известно о мастере все то же, что и ему самому, ведь она сотворена по подобию. Но во мне есть еще и то, о чем не подозреваешь,и это моя мощь. Я не уродливая копия. Меня двое - ты один. Ты-моя грань.
Мы жалеем тварей, несмотря на то, что они жили задолго до нас, они не получают уважения. Мы не нагоняем пролетевших мимо, только если не вожделеем обладать ими, нам все равно по большей части. Но если они приближаются, мы не задумываемя, убивая их.
Что самое интересное, когда кукловод замечает, что кидает камни не в пустой кувшин, он заинтригован. Он любуется тем, чему предоставил тело. Горшок с землей, в котором не вырос посаженный цветок, а взошел сорняк. Вьюн. Прекрасный, лиловый, удушающий. И, продолжая кидать камни, он отдается. Он заглянет в кувшин.
Когда ты будешь на коне, они захотят прекратить, потому что никому не льстит быть движимым тобой.
Но ты уже будешь царапать их о каменную клетчатую доску. Крошить.
Кукловоды падут под куклами.
Ты заманишь их, таких жадных и упоенных собой, они будут жужжать и нервировать, но пластик всегда спокойный, хитрый, обманчивый. Он все равно застынет, даже если кажется текучим.
Одной песчинки достаточно, чтобы начать неуемную кристаллизацию твоего мира, и эта песчинка уже закинута.
Когда скульптор ваяет тебя, ему кажется, что ты принадлежишь ему, ведь он наделяет куклу своим характером, а себя контролировать легче, чем кого-либо. Скульптор изменится. Найдет изъян, заметит в своей работе демонов несовершества. Даже если ты гладок снаружи, в тебе всегда будут коверны. Насквозь исковернозен. Он захочет переправить. Сделать из Тебя Себя. Но он уже дал жизнь кукле, и она бесконтрольна, ей известно о мастере все то же, что и ему самому, ведь она сотворена по подобию. Но во мне есть еще и то, о чем не подозреваешь,и это моя мощь. Я не уродливая копия. Меня двое - ты один. Ты-моя грань.
Мы жалеем тварей, несмотря на то, что они жили задолго до нас, они не получают уважения. Мы не нагоняем пролетевших мимо, только если не вожделеем обладать ими, нам все равно по большей части. Но если они приближаются, мы не задумываемя, убивая их.
Что самое интересное, когда кукловод замечает, что кидает камни не в пустой кувшин, он заинтригован. Он любуется тем, чему предоставил тело. Горшок с землей, в котором не вырос посаженный цветок, а взошел сорняк. Вьюн. Прекрасный, лиловый, удушающий. И, продолжая кидать камни, он отдается. Он заглянет в кувшин.
среда, 13 апреля 2011
Шагаешь в алом- как след крови,
На лепестках белой розы садовой,
Точно порезалась осень
И следит, как скользит по пальцу
Красных кружев металлический глянец.
Я-заточенные стихи
В уста немого.
Хоть мысли оглушетельны, тихи
Их выраженья в звуки.
Ты не разберешь ни слова.
Я- танец неподвижных ног,
Я- кочевых народов вождь.
Как красотой Европы пораженный бог,
Я-в женщину влюбленный дождь.
Оставив на песке чернеющие метки,
Собою заполняю твои клетки:
Отчасти человека плоть - моя.
Как будто сердце общее зажато в кулаке,
Как будто мной укутана душа твоя.
Пройдет эритроцитный рой вниз по реке,
И я смогу согретым быть твоим теплом.
За то, чтобы губами по твоей пройтись руке,
Я навсегда готов оставить отчий дом.
Сосудов лабиринт, созвездье нервов, раб желаний-
Вот что такое ты!
Но почему одна ты нарушаешь мой покой?
Ты будто полная галактика надежд и ожиданий!
Живой храм мысли и мечты.
Да будь хранима ты судьбой!
Я над тобою расставляю обереги!
Сегодня разобьется каплей об асфальт душа,
А завтра под колесами оставленной телеги
Последние плоды зардеют ландыша...
На лепестках белой розы садовой,
Точно порезалась осень
И следит, как скользит по пальцу
Красных кружев металлический глянец.
Я-заточенные стихи
В уста немого.
Хоть мысли оглушетельны, тихи
Их выраженья в звуки.
Ты не разберешь ни слова.
Я- танец неподвижных ног,
Я- кочевых народов вождь.
Как красотой Европы пораженный бог,
Я-в женщину влюбленный дождь.
Оставив на песке чернеющие метки,
Собою заполняю твои клетки:
Отчасти человека плоть - моя.
Как будто сердце общее зажато в кулаке,
Как будто мной укутана душа твоя.
Пройдет эритроцитный рой вниз по реке,
И я смогу согретым быть твоим теплом.
За то, чтобы губами по твоей пройтись руке,
Я навсегда готов оставить отчий дом.
Сосудов лабиринт, созвездье нервов, раб желаний-
Вот что такое ты!
Но почему одна ты нарушаешь мой покой?
Ты будто полная галактика надежд и ожиданий!
Живой храм мысли и мечты.
Да будь хранима ты судьбой!
Я над тобою расставляю обереги!
Сегодня разобьется каплей об асфальт душа,
А завтра под колесами оставленной телеги
Последние плоды зардеют ландыша...
четверг, 24 марта 2011
В игральном доме различаю шепот карт,
Как вспышки зеркалок блеск дорогих украшений.
Сидящий за столом мне не враг и не брат,
Но ждет, когда меня выдаст глаз выраженье.
Меж помешательством и адом шагая по бордюру,
Я силюсь не сойти с тропы, мне отведенной
И слышу, как хохочет цербер разозленный,
Когда я покупаю фишки на последние купюры.
Волоча за спиной крики съеденных ранее,
Прохожу и сажусь, не решаясь поднять головы.
Разожженное пламя азартом бабочек манит,
И я, отрываясь от смысла, играю ва-банк на остаток судьбы.
Крупье, тусуя колоду умелой рукой,
Решает судьбу игроков вот уже много лет.
Я поднимаю две карты, и передо мной
С неразумной десяткой король и валет.
Десятка образует пару, и с царскою манерой
Выпадет из рук на изумрудное сукно стола.
Она еще не доросла дамы, бесперспективна и мала,
Но в этой партии мещанка среди пешек стала королевой.
Соревнованье кикеров за место быть с десяткой накаляет воздух помещения,
И шансов на победу очень мало у меня.
Как будто вечность я жила без отношений,
Поэтому, сомненья отогнав, я выбираю короля.
Как вспышки зеркалок блеск дорогих украшений.
Сидящий за столом мне не враг и не брат,
Но ждет, когда меня выдаст глаз выраженье.
Меж помешательством и адом шагая по бордюру,
Я силюсь не сойти с тропы, мне отведенной
И слышу, как хохочет цербер разозленный,
Когда я покупаю фишки на последние купюры.
Волоча за спиной крики съеденных ранее,
Прохожу и сажусь, не решаясь поднять головы.
Разожженное пламя азартом бабочек манит,
И я, отрываясь от смысла, играю ва-банк на остаток судьбы.
Крупье, тусуя колоду умелой рукой,
Решает судьбу игроков вот уже много лет.
Я поднимаю две карты, и передо мной
С неразумной десяткой король и валет.
Десятка образует пару, и с царскою манерой
Выпадет из рук на изумрудное сукно стола.
Она еще не доросла дамы, бесперспективна и мала,
Но в этой партии мещанка среди пешек стала королевой.
Соревнованье кикеров за место быть с десяткой накаляет воздух помещения,
И шансов на победу очень мало у меня.
Как будто вечность я жила без отношений,
Поэтому, сомненья отогнав, я выбираю короля.
пятница, 18 марта 2011
Мы не умеем вовремя любить,
С опаской избегаем искушений,
Стараемя себя от боли и страданий оградить,
А по ночам ведем дневник любовных поражений.
Мы не умеем вовремя любить
И ищем скрытый смысл в чужих словах, пытаясь обратить
Все фразы, обраненные о нас,
В секретные и неожиданные признанья,
Потом, узнав в них наглый фарс,
Сооружаем крепость оправданий.
Мы не умеем вовремя любить
Поэтому так часто обижаем тех,
Кто в нас увидел бесконечность,
И начинаем после расставания ценить
Былого счастья быстротечность.
Мы не умеем вовремя любить.
Искореняем безразличием все, что есть живое,
Разбрасываем пачками отказы и живем одни,
Как будто за пропущенные дни
Нам в будущем воздастся вдвое.
Зацементованные мертвецы
Идут по жизни, умоляя о покое.
Такие оставляют после смерти за собою
Абрис утраты на пигментом изможденной коже.
Мы беспощадны к слабостям, мы трусы, мы глупцы,
И жить по расписанью не умеем тоже!
С опаской избегаем искушений,
Стараемя себя от боли и страданий оградить,
А по ночам ведем дневник любовных поражений.
Мы не умеем вовремя любить
И ищем скрытый смысл в чужих словах, пытаясь обратить
Все фразы, обраненные о нас,
В секретные и неожиданные признанья,
Потом, узнав в них наглый фарс,
Сооружаем крепость оправданий.
Мы не умеем вовремя любить
Поэтому так часто обижаем тех,
Кто в нас увидел бесконечность,
И начинаем после расставания ценить
Былого счастья быстротечность.
Мы не умеем вовремя любить.
Искореняем безразличием все, что есть живое,
Разбрасываем пачками отказы и живем одни,
Как будто за пропущенные дни
Нам в будущем воздастся вдвое.
Зацементованные мертвецы
Идут по жизни, умоляя о покое.
Такие оставляют после смерти за собою
Абрис утраты на пигментом изможденной коже.
Мы беспощадны к слабостям, мы трусы, мы глупцы,
И жить по расписанью не умеем тоже!
четверг, 10 марта 2011
Опять заснешь, забыв подумать обо мне;
Закинешь спининг сна в пруды чужих домов;
Как только смолкнет бормотанье одиноких городов,
Я снова буду любоваться твоей улыбкою во сне.
Планета держит спутник свой на вытянутых руках,
А тот изнемогает в стремлении соединиться;
Но назначение луны в бессмысленных кругах,
И с разрешенной орбитали ей не сбиться.
Моя земля, луна уже натанцевалась всласть!
Открой мне скрытое под покрывалом мышц ядро.
Трусливая планета боится потерять былую власть,
Поэтому велит своей слуге вертеться все равно.
Моя любовь отождествима с болью,
И я, приняв ее, к тебе навстречу устремлюсь.
Порвав оковы, на залитое весенним солнцем поле
Я упаду и до тебя обугленным метеоритом докоснусь.
Закинешь спининг сна в пруды чужих домов;
Как только смолкнет бормотанье одиноких городов,
Я снова буду любоваться твоей улыбкою во сне.
Планета держит спутник свой на вытянутых руках,
А тот изнемогает в стремлении соединиться;
Но назначение луны в бессмысленных кругах,
И с разрешенной орбитали ей не сбиться.
Моя земля, луна уже натанцевалась всласть!
Открой мне скрытое под покрывалом мышц ядро.
Трусливая планета боится потерять былую власть,
Поэтому велит своей слуге вертеться все равно.
Моя любовь отождествима с болью,
И я, приняв ее, к тебе навстречу устремлюсь.
Порвав оковы, на залитое весенним солнцем поле
Я упаду и до тебя обугленным метеоритом докоснусь.