Ты распускаешь мои волосы и выгребаешь ракушки из карманов. Ты знаешь, как поет кровь?
Наматывай на ладонь лунный свет, а я пока добавлю слезы и безмолвие в свою палитру. Нарисую на окне пепел солнечных дворцов, и сиропные капельки застынут под моими ногтями.
А ты сядешь на коробку из-под пиццы с твоим любимым луковым ядом и будешь наблюдать за моими истериками. Не смей приближаться.
Перед сном я прощупываю стены руками: пятиногий паук прошептал мне, что где-то за оловянными обоями есть выход.
Завтра ты слижешь с губ золотую пыльцу и попросишь еще кулебяки из солнца. А я заверну ее в платок, завяжу морским узлом и спрячу в один из углов нашей печальной бесконечности.
Тогда ты сядешь, прислонившись к двери, и будешь ласкать шелк сквозняка из щели.
А я захочу засмеяться.
Мы больше не едим время с разных концов: неделю назад мы обглодали его до костей, как оно когда-то нас.
Мне не снятся теперь сны, потому что однажды я заблудилась в тесном космосе, и мне пришлось съесть свою душу, чтобы вернуться и спеть тебе колыбельную.
Ты водишь пальцами по моим губам. Рассказываешь, как тебе приснилась цветная метель в июльском кабинете твоего отца, о том, как у тебя в детстве была вольфрамовая собака с колокольчиком на шее.
Ты ежишься от моего кожного дыхания, когда я выгоревшими под лунным светом ресницами рушу шуршащий карточный домик твоих эфемерных иллюзий. Завтра они испарятся с поверхности твоей серебряной кожи вместе с моими эфирными поцелуями и беспомощными признаниями.
«Я знаю, знаю», - ты шепчешь мне и сгребаешь в объятия.
Я слышу спотыкающиеся шаги твоего перебинтованного сердца, торопящегося взобраться на исполинскую серпантиновую лестницу (я знаю, она у тебя такая, со свисающими вьюнами и поросшая куриной слепотой), чтобы завтра сорваться вниз в мучной океан из звездной пыли и вновь тогда встретить меня.
Завтра я проснусь и по привычке нанижу на леску маленькие кристаллики слез в уголках твоих вздрагивающих век, пока ты будешь спать.
Ровно вечность.
Завтра будет сегодня, когда я полежу на твоих коленях чуть дольше, спрячу законченные бусы и в последний раз проведу ладонью по стенам и потолку под ногами, чтобы поверить наступившему утру.
Сегодня я не хочу сбежать.
Я знаю, смерть войдет не через дверь. Она заполнит тягучей жижей иссохшие обветренные сосуды и оглушающие обломки наших тлетворных душ. Заставит гореть мрак наших сердец, будет ласкать плавящуюся плоть. Умоет наши лица кипящей кровью со вкусом глинтвейна. Она устроит праздничный взрыв, заложив перевязанные железной проволокой семь килограммов нашей с тобой ненависти. Может тогда моя агония разорвется в платиновом орнаменте из гибких иголок в радужке твоих глаз.
Вены выступят искусным узором на прозрачной папиросной бумаге твоей невыносимой кожи. Чувствуешь, как вибрирует маленькими малиновыми пузырьками гренадиновая кровь?
Отступаю на два шага, когда ты головой мотаешь и до треска тонких бабочек твоего позвоночника выгибаешь спину. Рвешь руками невидимые души перепутанных ползучих растений.
Задыхаясь, откидываешь голову, зубы показываешь, зажмуриваясь до боли,
до огненных вертящихся лабиринтов, до выступивших сосудов,
до хлестающего потока мерцающих льдинок,
до кружащихся перед глазами картонных звездочек,
до мелькающих теней,
до острых вспышек в солнечном сплетении.
Скрипящий вздох стынет горячим кислородом в закоптелых альвеолах.
До копошащегося за окном ночного хаоса.
До плескающейся в ушах прохладным ужасом винной горечи.
До пульсирующих ночных окошек с квадратными форточками и бензиновыми паутинками на них.
Разбей заикающимся эхом расходящиеся водные круги на помятой фольге, как разобьешь ледяные стеклышки в февральской снежной каше.
До сытого треска набитого мишурой и сшитого из разноцветных лоскутков Земного шара, что подобно новогодней хлопушке разорвется и разлетится как стая капелек из фонтана сотнями гордых воздушных змеев.
Тогда, приподняв влажные веки, ты уже не почувствуешь на сетчатке теплоты красок, прохрипишь мне что-то, и потечет, разделяя тебя и меня горным ручьем по губам и шее металлическая кровь.
Как отпечаток крыльев бабочки на губах последний поцелуй красным. Твоя последняя сладость.